«Международная обстановка складывается, по-видимому, так, что путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии», — писал в докладе в ЦК РКП(б) председатель Реввоенсовета советской республики и член политбюро большевистской партии Лев Троцкий. Лев Давидович составлял свой доклад в августе 1919 г. в уездном городе Лубны. В это же время на юге Украины хозяйничал Нестор Махно, которому также не были чужды планы покорения Азии.
 [Агитационный плакат 1919-го]
Приведем один любопытный документ, в котором среди прочего имеются сведения о геополитических планах Махно.
28 июля 1919 г.*
Протокол допроса товарища Кудло Петра Савельевича, красноармейца бронепоезда №1
Я был командирован с товарищем дивизионным инженером Турбиным в город Екатеринослав за получением взрывчатых веществ и динамита пироксилина и т. д. По возвращении в город Никополь я встретил в вагоне товарища Турбина, командира бронепоезда № 1, товарища Афанасьева, которого я просил о перевозе меня в бронепоезде №1. По соглашению с товарищем Турбиным мне был дан документ такого содержания: что я, Кудло, прикомандировываюсь к бронепоезду №1 в качестве артиллериста №1 ввиду того, что поездом нельзя было ехать, то мы отправились на подводе.Авт.), и за что он борется, и высказывал против Григорьева и против советской власти: «Советская власть не права тем, что есть Чрезвычайки, комиссары — все это я презираю». После разговора он пригласил нас на митинг, который был в волостном правлении. На митинге были крестьяне до ста человек.«Граждане, когда мы победим Донецкий бассейн, тогда у нас будет мануфактура и вообще все, что нужно для существования крестьянина, а сейчас я не могу вам ничего дать, потому что у меня нет ничего. Господа коммунисты часть отправили в Совдепию, а часть оставляют с целью неприятельской армии. Когда мы завоюем Малую Азию, у нас будет хлопок, когда завоюем Баку, тогда будет у нас нефть». (выделение мое. — Авт.) После окончания митинга, командир бронепоезда подал заявление Батько Махно, что у нас отобраны вещи. На наше заявление Батько наложил резолюцию такого содержания: «Немедленно поднять на ноги всю кавалерию, обозы и пулеметную команду и разыскать, кто взял вещи» и отдал адъютанту. Вещи нашли, но не возвратили нам. И нам сказал Махно, что нас отпустит, но в это же время вечером он нас арестовал. Руки нам связали, посадили нас на тачанку и повезли.
С нами еще товарищ Архипов, начальник подрывной команды, везли с собой фугасные бомбы 50 штук и пироксилину 2 ящика по 198 штук в ящике. По приезде на станцию Мировая товарищ Архипов остался на станции ввиду того, что его подрывная команда якобы отправилась по направлению к городу Никополю. Я и командир бронепоезда поехали дальше по направлению к Хортице, а вторая подвода с подрывным имуществом осталась на станции Мировая, где остался товарищ Архипов. По приказанию командира бронепоезда они должны были переменить подводу и курсировать за нами. При этой подводе были два человека, прикомандированные товарищем Турбиным. По приезде в немецкую колонию мы остановились около совета переменить подводу.
Командир бронепоезда был в совете, а подводы стояли около совета с одним ящиком пироксилина, которые мы везли к бронепоезду № 1.
В это время появились два кавалериста, которые спросили: «Кто вы такие?»
Вызвали командира из совета и спрашивают: «Кто вы такой?» Он в ответ: «Какое ваше дело» и выругался. «А мы кавалеристы, — говорят, — махновцы».
Командир бронепоезда отвечал: «Я сам махновец». В это время все подошли к подводе. Вдруг появляется тачанка, в которой находился Махно со своим штабом в количестве 15 человек. Остановившись, Махно спросил: «В чем дело?» Командир бронепоезда подошел к Махно и говорит: «Вот что Батько... Я везу взрывчатые вещества для бронепоезда № 1». Махно помолчал, потом сказал: «Ну, езжай». Командир бронепоезда обратился к Махно и сказал: «Вот что, Батько, дай нам пропуск». А Махно отвечал: «Езжай, тебя никто нигде не тронет; раз я пропустил, то никто тебя не задержит». И я с командиром отправился дальше к станции Хортице.
Проехав с полверсты от того места, где встретили Махно, нас останавливают вновь помощник Махно Щусь и Хома, которые задержали нас и направили под конвоем обратно. Кроме Щуся и Хомы, вслед за нами ехала приблизительно махновская кавалерия до триста человек, пехоты человек сто, остальные были пулеметная команда — 72 пулемета разных систем, не считая ручных пулеметов — 48 штук. Орудий не было при них никаких. И вот вся эта масса завернула нас обратно. При задержке нас Хомой и Щусем было отобрано у командира бронепоезда браунинг и 25 000 руб. денег. У меня был отобран револьвер системы «Наган». Нас представили в деревню Чумаки. Дорогой было отобрано у командира и у меня кавалеристами Махно следующие предметы: несессер, гимнастерка, флотская портупея с ремнем, бинокль артиллерийский, чехол от биноклей, сумка для карт, записная книжка, в которой находилось 1550 руб. денег, документы и удостоверения личности. Ночью, часа в два, мы приехали в Чумаки. Кавалеристы, которые нас сопровождали, два человека, при въезде в Чумаки заехали в другой двор, а мы были совершенно без охраны. Я предложил командиру ночью бежать, так как была возможность, но он сказал мне так: «Я нахожусь между двух огней: с одной стороны — в плену у Махно; деньги, которые я взял на уплату команде, отобраны, и если я возвращусь обратно без денег, то скажут, куда делись деньги, и могут не поверить и привлечь к суду».
Итак, решили оставаться — ждать своей участи. Утром по распоряжению командира мы отправились к Махно. Проехав приблизительно дворов 15, мы остановились у штаба Махно. Командир бронепоезда обратился к Махно и сказал: «Вы меня вчера пропустили, а меня вот задержали». Махно сказал: «Хорошо, я разберусь» и пригласил нас к себе в штаб, где беседовал приблизительно часа два. Он читал нам газеты, кто такой Григорьев (имеется в виду атаман Григорьев, о котором чуть ниже. —
Первую речь произнес какой-то оратор, вторым говорил Махно, третий — адъютант.
[Махно с орденом Красного знамени. Реальность или мистификация?] «Советская власть, — говорил Махно, — допустила до того, что нет патронов, нет снарядов, и что вследствие этого приходится отступать». И говорил, что «советская власть никогда не победит, а победителем буду я со своим войском, хотя и ухожу сам с этого фронта, но меня заставляют обстоятельства, так как господа коммунисты все запасы снабжения и снаряды отправили в Совдепию», при этом говоря, что «господа коммунисты устраивают это с целью, дабы открыть фронт белым. Четыре вагона с обмундированием советская власть оставила с целью, и потому я не могу одеть своих людей. Хотя я ухожу, но скоро вернусь обратно, и когда я приду, я с собой приведу сознательную массу и возьму в руки Донецкий бассейн. Пусть тогда подумает советская власть». Дальше он говорил:
Мы поняли, что нас везут рубить. Меня спасло следующее обстоятельство: кавалерист махновской армии был мне знаком, так как мы с одного рудника, и он начал хлопотать и просить своего брата Хому, помощника Махно, чтобы нас отпустили, а помощник Махно Хома долго не соглашался. Но мой товарищ, наконец, умолил, чтобы нас обоих отпустили, и показал, что мы не виновны. Но Хома распорядился, чтобы отпустили только меня. Когда нас повезли на тачанке со связанными руками за деревню, в конце деревни тачанка остановилась, и сказал старший, так: «Этого оставить в караульном помещении», а моего командира повезли за деревню, а я остался со своим товарищем и удрал на станцию Мировая.
При задержании Хомой и Щусем меня и командира, мы видели много, видели много: везли на тачанке со связанными руками товарища Медведева — командира кавалерии, которого по рассказам моего товарища, который меня спас, зарубили по приказанию Махно. Кроме этого он мне сообщил: в какой-то деревне, названия не знаю, зарубили политкома 3-й бригады Сахарова и Антонова. Я думаю, что командир мой погиб от рук этих бандитов штаба Махно. Больше ничего не могу сообщить.
Подпись: артиллерист № 1 (Кудло)
Интересно, что эти планы Махно были частично реализованы большевиками. В апреле 1920 г. части Красной армии вступили в Баку. А в ноябре 1921 г. в Ангору (Анкару) прибыла чрезвычайная миссия Украинской Социалистической Советской республики во главе с Михаилом Фрунзе. Ангора была базой Мустафы Кемаля, руководившего освободительным движением турецкого народа против иностранных интервентов. Помощь, которую Мустафе Кемалю оказали большевики, была очень существенной. Примечательно, что Михаил Фрунзе прибыл в Турцию вскоре после того, как части Красной армии разгромили отряды Махно. А в первый раз воевать друг с другом бывшим союзникам пришлось летом 1919 г.
«Конец махновщине!»
Тесное сотрудничество Махно с большевиками началось еще летом 1918 г., когда с их помощью Нестор Иванович начал организовывать в районе Гуляйполя повстанческое движение против немецких и австро-венгерских оккупантов. Потом вместе с красными махновцы воевали против петлюровцев и белогвардейцев. Но в то же время Махно старался сохранять в отношениях с большевиками самостоятельность и неоднократно критиковал их политику «военного коммунизма».
Однако все это не было препятствием для боевого сотрудничества гуляйпольского вождя и Красной армии. Более того, Махно официально был назначен командиром 3-й бригады 1-й Заднепровской дивизии, которой командовал Павел Дыбенко. Когда махновцы в конце марта 1919 г. взяли Мариуполь, тот написал восторженную реляцию, где ходатайствовал о награждении командира одного из махновских полков Василия Куриленко орденом Красного знамени.
Существует мнение, что кавалером этого ордена был и сам Махно. Во многих публикациях даже сказано, что Нестору Ивановичу был вручен орден Красного знамени № 4. О том, как Ворошилов вручал «батьке» эту награду, вспоминала его жена Галина Кузьменко. При этом она утверждала, что Нестор Иванович орден никогда не надевал. Однако существует фотография (весьма низкого качества), где на груди у Махно орден Красного знамени. Внести ясность в этом вопросе могли бы его наградные документы, но в архивах они до сих пор не обнаружены.
Зато хвалебные статьи о Махно центральной большевистской прессы являются фактом. Одна из них — «Батько Махно», — вышла в газете «Известия ВЦИК» в феврале 1919 г. (читатели «2000» могли прочесть ее в № 39 нашей газеты). Еще более обширная статья под названием «Махно» была напечатана в той же газете в начале апреля. Начиналась она с таких слов: «О Махно в Украине ходят легенды. Крестьяне говорят о нем, как о своем народном герое, поднявшем знамя восстания против австро-германцев, скоропадчины и гайдамачины».
 [Махновци вступают в Бердянск. 1919 г.]
И вдруг к концу весны 1919 г. ситуация резко меняется — Махно начинает превращаться во врага советской власти. Почему? Принято считать, что виной всему склонность большевиков к тоталитаризму, их нетерпимость к свободолюбивому «батьке». Эта мысль повторяется во многих статьях и книгах уже лет восемнадцать. Также в них подчеркивается и крайне негативная роль Троцкого в истории с Махно. Однако такой подход выглядит слишком упрощенным. Хотя бы потому, что весь Украинский фронт, в состав которого входила махновская бригада, состоял из таких же недисциплинированных частей. Об этом недвусмысленно написал в своих мемуарах один из руководителей советской Украины Владимир Затонский: «Любой наш полк мог поднять восстание против нас».
Так и происходило. В мае 1919 г. поднял мятеж атаман Григорьев (настоящее имя Никифор Серветник), командир 1-й бригады Заднепровской дивизии. В конце 1918 г. он принял участие в восстании против гетмана Скоропадского, занял почти всю Херсонскую и часть Екатеринославской губернии и был назначен командиром Херсонской дивизии армии Украинской Народной республики (УНР). В феврале 1919 г. Григорьев объявил Директории УНР войну и перешел на сторону Красной армии, но взбунтовался и против советской власти.
Чересчур самостоятельными были и официальные герои гражданской войны — Григорий Котовский и Николай Щорс, действовавшие на территории современной Украины. Отказывался подчиняться вышестоящему начальству еще один командир украинских партизанских отрядов — Климент Ворошилов, — воевавший в то время на Южном фронте под Царицыным (ныне Волгоград). Вообще Украинский фронт был постоянной головной болью для высших военных властей советской республики, и в первую очередь для предреввоенсовета Троцкого, который яростно боролся с партизанщиной и создавал регулярную Красную армию.
Что касается Махно, то у него были сложные отношения с вышестоящим командованием и большевистскими руководителями разного калибра. Так, командарм 2-й Украинской советской армии Анатолий Скачко в апреле 1919 г. отправил командующему Украинским фронтом Владимиру Антонову-Овсеенко телеграмму, в которой протестовал против преследования сотрудниками ЧК махновцев. Немного позже Григорий Скольников, член реввоенсовета Южного фронта, которому переподчинили бригаду Махно, требовал отстранить «батьку» от командования, мотивируя это тем, что его части захлестнул бандитизм.
По-разному относились к Махно и партийные начальники. Например, в начале мая 1919 г. секретарь Мариупольского уездного комитета большевистской партии Л. Горохов в своем докладе в ЦК КП(б)У писал о махновских бандах. А уполномоченный Совета обороны Лев Каменев, побывавший в Гуляйполе, тогда же написал о Махно как о честном и отважном борце. Правда, отмечал при этом, что в его частях наблюдаются вредные настроения — в том числе и антисемитские.
Возможно, Махно и урегулировал бы свои отношения с большевиками, если бы не вспыхнул мятеж Григорьева и к разным повстанческим частям, где верховодили представители других небольшевистских партий и организаций (в штабе атамана свили себе гнездо отколовшиеся от украинских эсеров «боротьбисты», а «батько» пригрел у себя анархистов), большевики не стали относиться более подозрительно.
Камнем преткновения между Махно и большевиками стало переформирование его бригады в дивизию и созыв очередного съезда советов Гуляйпольского района (проще говоря, «махновии»). Троцкий запретил съезд, а 3 июня отдал приказ о ликвидации военной организации махновцев. Для этого выделялись немалые силы — три стрелковых и один кавалерийский полк, отряд курсантов, бронепоезда и бронеавтомобили.
Заметим, что в это же время стремительно развивалось наступление белых, и фронт красных уже начал трещать по швам, но предреввоенсовета посчитал более важной борьбу с Махно. 6 июня Лев Давидович отдает еще один приказ — о беспощадной борьбе с махновщиной. 7-го «батько» заявил о готовности сдать дела, и на следующий день Троцкий разразился новым приказом с броским названием «Конец махновщине!» Тогда же он заявил, что виновником неудач Красной армии на Южном фронте является Махно. Чтобы усилить эффект, 9 июня Троцкий своим приказом поручает ликвидацию «заговора махновцев» Чрезвычайному военно-революционному трибуналу.
[Памятная доска в Гуляйполе] До 15 июня 1919 г. Махно вместе со своим отрядом все еще оставался на фронте, но узнав, что отдан приказ о его аресте, предпочел покинуть Гуляйпольский район. Уходя в степи южной Украины «батько» пообещал отомстить большевикам. О том, что слова у него не расходились с делом, хорошо показывает документ, помещенный в начале этой статьи.
Что же было дальше? Дальше была война Махно против всех — красных, белых, атамана Григорьева (его убили в штабе «батьки» в июле 1919 г.), петлюровцев. Временные союзы — все с теми же петлюровцами и Красной армией, участие в разгроме Врангеля, новая война с большевиками, которую Махно проиграл. 28 августа 1921 г. «батько» с отрядом в 78 человек перешел румынскую границу. 25 июля 1934 г. в возрасте 46 лет Нестор Махно умер в парижской больнице от костного туберкулеза. Урна с его прахом была замурована в стене колумбария кладбища Пер-Лашез. Так закончилась жизнь человека, который говорил о себе: «Я в первую очередь революционер...»
 |
